— Вези «языка»…
Моргуну на какую-то секунду показалось, что перед ним совсем другой человек, — так изменилось лицо Климка.
— И «языка» возьмем, — заверил Моргун, подтаскивая лодочку ближе к другу.
— Приказываю взять «языка»! — с неожиданной силой почти выкрикнул Климок.
Едва он успел договорить, как метрах в двадцати раздался голос: «Русс, сдавайс! Зонст вирст нидергемахт!»
«Будешь уничтожен», — перевел Моргун и метнул в сторону, откуда шел голос, одну за другой две гранаты.
Взрывы, стоны, громкая ругань, оглушающая автоматная очередь…
— Погоняй-ка, парень, своих коней, — сказал санитару Моргун, взваливая на себя гитлеровца.
— Кони сами добегут, — отозвался санитар.
— Тогда огоньком прикроешь, если что.
Волоча «языка», стараясь не упустить из виду упряжку собак, они поползли к своим окопам, и вовремя: позади ударило, в глубину ночи с воем ушли осколки.
За всю обратную дорогу Моргун только раз приостановился — там, где упал Казбек.
Оглядываясь, он не увидел собаки, хотя хорошо запомнил это место: слева белел валун, возле него виднелась разбитая, повалившаяся набок противотанковая пушка.
Может быть, Казбек сейчас тоже как-то выбирается с нейтралки? Или он, и тяжело раненный, ищет своего хозяина Климка?
Обливаясь потом, Моргун с помощью санитара удобнее взвалил на плечи гитлеровца и пополз вперед, стараясь не сбиться с «маяков» — примет, которыми саперы обозначили проход через минное поле.
Не одна группа разведчиков в эти дни пересекала линию фронта, несколько «языков» было доставлено в штабы дивизии и армии. Но как без одного звена нет целой цепи, так и сведения, полученные от плененного Климком и Моргуном немца, дополнили общую картину на фронте.
Наутро дивизия пошла в наступление.
Когда кончилась артподготовка и пехота с танками прорвалась вперед, на поле нейтралки можно было увидеть высокую, сутуловатую фигуру солдата, медленно и осторожно переходившего с места на место.
Это был Моргун, который, сдав «языка» в штаб, получил приказание отдыхать после ночного поиска и сейчас искал своего Казбека.
Нейтралка — рубеж между двумя воюющими армиями, где ночью Моргун перебегал от укрытия к укрытию, играя в прятки со смертью, — стала обыкновенной полоской земли, изрытой окопами, воронками, ходами сообщения. Все выглядело совсем иначе еще и потому, что раньше смотрел на это поле Моргун только с поверхности земли, а сейчас разглядывал его с высоты своего роста.
Вот и колья проволочного заграждения, возле которых валяется пробитый осколками котелок, а вот и похожая на сложенные вместе сковородки мина без взрывателя. На полоске влажного песка — отчетливый след: здесь прошла лодочка с Климком и здесь же они тащили «языка». С тяжелым сердцем осматривал Моргун каждую воронку, каждую выемку и наконец остановился недалеко от валуна с повалившейся набок, разбитой противотанковой пушкой.
— Казбек! — без всякой надежды в который уж раз позвал он.
Он вспомнил свой разговор с Климком перед его отправкой в санбат.
На Моргуна глядели суровые, обведенные темными кругами глаза. Как непохожи были они на прежние, веселые и насмешливые, глаза его закадычного друга.
— …А я, — сказал Климок, — когда один лежал у танка, зарок себе дал. Приведет Казбек помощь, в жизни его не оставлю. После войны, думал, на границу с собой возьму. Видно, не судьба…
Моргун вздохнул и вдруг в углублении под валуном увидел вытянувшегося, с запекшейся па голове и морде кровью, страшного своей худобой Казбека. Моргун едва узнал его.
— Ах ты, друг ты мой, друг Казбек, — проговорил он и поискал глазами, чем бы можно копать землю, чтобы похоронить Казбека, но поблизости ничего не увидел, кроме валявшихся гильз и осколков.
Моргун еще раз посмотрел па собаку и заметил, что у Казбека как будто дрогнуло ухо.
— Казбек! — закричал Моргун. — Слышишь, Казбек!..
Пес по-прежнему не шевелился, но теперь Моргун ясно видел, что он медленно, едва заметно поводит боками, дышит…
Сбросив с себя плащ-палатку, Моргун расстелил ее на иссеченной осколками земле, бережно уложил Казбека, завернул его, как ребенка, и понес на руках к роще, в свой тыл.
Прошло три недели. После наступления дивизия, где служил Моргун, снова подтягивала тылы, принимала пополнение, готовилась к новым боям.
Кухня Моргуна, которого из-за ранения все еще не переводили в разведку, стояла в таком же лесу, как и на прежней линии фронта. Сам Моргун сидел в кузове своей машины и взвешивал продукты на обед, когда на поляне появилась девушка в военной форме.
— Не вы ли будете разведчик Моргун? — спросила она, улыбаясь, и, взяв под козырек, представилась: — Младший сержант санитарной службы Ольга Титаренко!
— Титаренко! — воскликнул Моргун, — так это вы? А я думал, Титаренко — хлопец. Я уж и не знал, где вас искать! В штабе сказали, в госпиталь перевели! Заходите, Оля, заходите! — Моргун сбросил фартук и незаметно поправил новенькую медаль «За отвагу».
— Я теперь больше с собаками не хожу, — сказала Оля, — сопровождаю раненых из санбата в эвакогоспиталь. Вот вам записка от старшего сержанта Климка, — и передала Моргуну сложенное треугольничком письмо.
— Ну как он там, Петро, то есть старший сержант? — спросил Моргун. — Не забывает, значит, нас?
«Смотри-ка, вот тебе и Титаренко — совсем молоденькая дивчина, а когда Климка выручали, не боялась, действовала правильно!» — подумал он, скользнув взглядом по тонкой фигуре младшего сержанта.